Биография Пушкин А.С.
Пушкин (Александр Сергеевич) -- величайший русский поэт, род. 26 мая
1799 г., в четверг, в день Вознесения Господня, в Москве, на Немецкой
ул. О своих предках по отцу он пишет в 1830--31 гг.: "Мы ведем свой род от
прусского выходца Радши или. Рачи (мужа честна, говорит летописец, т. е.
знатного, благородного), въехавшего в Россию во время княжения св. Александра
Ярославича Невского... Имя предков моих встречается поминутно в нашей истории. В
малом числе знатных родов, уцелевших от кровавых опал паря Иоанна Васильевича
Грозного. историограф именует и Пушкиных. Григорий Гаврилович (ошибка; надо
читать Гаврило Григорьевич) П. принадлежал к числу самых замечательных лиц в
эпоху самозванцев. Другой П., во время междуцарствия, начальствуя отдельным
войском, один с Измайловым, по словам Карамзина, сделал честно свое дело.
Четверо П. подписались под грамотою о избрание на царство Романовых, а один из
них, окольничий Матвей Степанович -- под соборным деянием об уничтожении
местничества (что мало делает чести его характеру). При Петре Первом сын его,
стольник Федор Матвеевич, уличен был в заговоре против государя и казнен вместе
с Цыклером и Соковниным. Прадед мой Александр Петрович был женат на меньшой
дочери графа Головина, первого андреевского кавалера. Он умер весьма молод, в
припадке сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в родах. Единственный сын
его, Лев Александрович, служил в артиллерии и в 1762 г., во время возмущения,
остался верен Петру III. Он был посажен в крепость, где содержался два года. С
тех пор он уже в службу не вступал, а жил в Москве и в своих деревнях. Дед мой
был человек пылкий и жестокий. Первая жена его, урожденная Воейкова, умерла на
соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или настоящую ее связь с
французом, бывшим учителем его сыновей, и которого он весьма феодально повесил
на черном дворе. Вторая жена его, урожденная Чичерина, довольно от него
натерпелась. Однажды он велел ей одеться и ехать с ним куда-то в гости. Бабушка
была на сносях и чувствовала себя нездоровой, но не смела отказаться. Дорогой
она почувствовала муки. Дед мой велел кучеру остановиться, и она в карете
разрешилась чуть ли не моим отцом. Родильницу привезли домой полумертвую, и
положили на постель всю разряженную и в бриллиантах. Все это знаю я довольно
темно. Отец мой никогда не говорил о странностях деда, а старые слуги давно
перемерли" (изд. литер. фонда V, 148--9). Отец поэта, Сергей Львович
(1771--1848), как и старший брат его, поэт Василий Львович (1770--1830). не имел
по характеру ничего общего с дедом. Получив блестящее по тому времени
образование, т. е. овладев не только французской прозаической речью, но и
стихом, и поглотив все выдающееся во французской литературе XVII и XVIII веков,
он на всю жизнь сохранил страсть к легким умственным занятиям и к проявлению
остроумия и находчивости во всяких jeux de societe; за то также всю жизнь он
оказывался неспособным к практическому делу. Он был в малолетстве записан в
измайловский полк, потом при Павле переведен в гвардейский егерский, и очень
тяготился несложными обязанностями гвардейского поручика. Женившись в ноябре
1796 г., он подал в отставку и стал пользоваться совершенной свободой, сперва в
Петербурге, где 20 декабря 1797 г. родился у него первый ребенок -- дочь Ольга
(впоследствии Павлищева), а потом (с 1799 г.) в Москве и в подмосковном имении
своей тещи, сельце Захаровке. Управление домом он всецело предоставил жене, а
заведование имениями -- управляющим и приказчикам, которые обкрадывали его и
разоряли мужиков. Сергей Львович терпеть не мог деревни, если она не походила на
подгородную дачу; проживая в собственных имениях (в иные, впрочем, он никогда и
не заглядывал), он проводил все время у себя в кабинете за чтением. Дома
вспыльчивый и раздражительный (когда обстоятельства принуждали его заняться
детьми или хозяйством), он при гостях делался оживленным, веселым и
внимательным. По выражению Анненкова, у него не было времени для собственных
дел, так как он слишком усердно занимался чужими. Он до старости отличался
пылким воображением и впечатлительностью, доходившей до смешного. Обыкновенно
расточительный и небрежный в денежных делах, он временами становился мелочно
расчетливым и даже жадным. Он был способен острить у смертного одра жены -- зато
иногда от пустяков разливался в слезах. Никому не мог он внушить страха, но за
то никому не внушал и уважения; приятели любили его, а собственным детям, когда
они подросли, он часто казался жалким и сам настойчиво требовал от них, чтобы
они опекали его, как маленького ребенка. Его любимая поговорка: que la volonte
du ciel soit faite вовсе не была выражением искренней веры и готовности
подчиниться воле Провидения, а только фразой, которою он прикрывал свой
эгоистический индифферентизм ко всему на свете. Мать П., Надежда Осиповна
Ганнибал (1775--1836), была на 4 года моложе мужа. Основателем ее фамилии был
"арап Петра Великого", абиссинский князек, Абрам Петрович Ганнибал. Он умер в
1781 г. генерал-аншефом и александровским кавалером, оставив 7 человек детей и
более 1400 душ. Это была "мягкая, трусливая, но вспыльчивая абиссинская натура",
наклонная "к невообразимой, необдуманной решимости" (Анненков, "П. в
Александровскую эпоху", стр. 5). Сыновья его унаследовали его вспыльчивость;
крепостных людей, возбудивших их гнев и ими наказанных, "выносили на простынях".
Двое из них, Иван и Петр (которого поэт посетил в его деревне в 1817 г.; см.
изд. фонда, V, 22), достигли высоких чинов, но при этом Петр писал совсем
безграмотно. Третий брат, родной дед поэта, Осип (он же и Януарий), женатый на
дочери тамбовского воеводы Пушкина, Марье Алексеевне, женился, говорят,
вторично, подделав свидетельство о смерти жены. Марья Алексеевна жаловалась
государыне, и права ее были восстановлены. Она жила в с. Захарове, с своей
дочерью Надеждой, под покровительством своего шурина и крестного отца дочери --
Ивана Абрамовича Ганнибала, строителя Херсона и наваринского героя. Марья
Алексеевна была добрая женщина и прекрасная хозяйка деревенского старорусского
склада, но дочь свою она избаловала порядком; "что сообщило нраву молодой
красивой креолки, как ее потом называли в свете, тот оттенок вспыльчивости,
упорства и капризного властолюбия, который замечали в ней позднее и принимали за
твердость характера" (Анненков). Мужа своего Надежда Осиповна настолько забрала
в руки, что он до старости курил секретно от ее; к детям я прислуги бывала
непомерно сурова и обладала способностью "дуться" на тех, кто возбудил ее
неудовольствие, целыми месяцами и более (так, с сыном Александром она не
разговаривала чуть не целый год). Хозяйством она занималась почти так же мало,
как и муж, и подобно ему страстно любила свет и развлечения. Когда Пушкин
переехали в Петербург, дом их "всегда был наизнанку: в одной комнате богатая
старинная мебель, в другой пустые стены или соломенный стул; многочисленная, но
оборванная и пьяная дворня с баснословной неопрятностью; ветхие рыдваны с тощими
клячами и вечный недостаток во всем, начиная от денег до последнего стакана".
Приблизительно такова же была их жизнь и в Москве, но там это не в такой степени
бросалось в глаза: многие состоятельные дворянские семьи жили подобным образом
П. отличались от других только большею, так сказать, литературностью; в этом
отношении тон давал Сергей Львович, который и по собственной инициативе, и через
брата Василия был в дружбе со многими литераторами и тогдашними умниками; в его
доме даже камердинер сочинял стихи.
В раннем детстве Александр П. не
только не представлял ничего выдающегося, но своей неповоротливостью и
молчаливостью приводил в отчаяние мать свою, которая любила его гораздо меньше,
нежели сестру его, Ольгу, и младшего брата, Льва (1806 -- 1852). Когда
принимались слишком энергично исправлять его характер и манеры, он убегал к
бабушке Марье Алексеевне Ганнибал (после замужества дочери она поселилась с П.)
и прятался в ее рабочую корзинку, где его уже не смели тревожить. Бабушка была
первой наставницей П. в русском языке; от ее же, вероятно, наслушался он
рассказов о семейной старине. В ее сельце Захарове (или Захарьине), о котором П.
долго сохранял приятные воспоминания, он слышал песни и видел хороводы и другие
народные увеселения (Захарово принадлежало к приходу богатого села Вязема,
которое было когда-то собственностью Бориса Годунова и помнило о своем
царственном владельце). Другой связью будущего поэта с народностью служила
известная Арина Родионовна, когда то вынянчившая мать П., а теперь нянчившая
всех ее детей -- женщина честная, преданная и очень умная; она знала
бесчисленное количество поговорок, пословиц, песен и сказок и охотно сообщала их
своему питомцу. Только с нею да с бабушкой и еще с законоучителем своим
Беликовым (очень образованным человеком) П. имел случай говорит по-русски: отец,
мать, тетки (Анна Львовна П. и Елизавета Львовна, по мужу Солнцева, тоже имели
влияние в доме), почти все гости, а главное -- гувернеры и гувернантки (большею
частью плохие; об одном гувернере, Шеделе, известно, что любимым его занятием
была игра в карты -- с прислугой) объяснялись с детьми исключительно
по-французски, так что и между собою дети приучились говорить на том же языке.
П. вначале учился плохо (особенно трудно давалась ему арифметика) и от
гувернанток испытывал крупные неприятности, отравившие ему воспоминания о
детских годах. Около 9 лет от роду П. пристрастился к чтению (разумеется,
французскому) и, начав с Плутарха и Гомера в переводе Битобе, перечитал чуть ли
не всю довольно богатую библиотеку своего отца, состоявшую из классиков XVII
века и из поэтов и мыслителей эпохи просвещения. Преждевременная начитанность в
произведениях эротических и сатирических, которыми была так богата французская
литература XVII и ХVIII вв., способствовала преждевременному развитию чувства и
ума П., а литературные нравы дома и особая любовь, которую Сергей Львович питал
к Мольеру -- он читал его вслух для поучения детям -- возбудили в мальчики охоту
пытать свои силы в творчестве, опять таки главным образом на франц. яз. Между
наиболее ранними его произведениями предание называет комедию "L'Escamoteur" --
рабское подражание Мольеру -- и шуточную поэму "La Tolyade" (сюжет: война между
карликами и карлицами во времена Дагоберта), начатую по образцу многочисленных
франц. пародий XVIII в. на высокий "штиль" героических поэм. Есть еще не совсем
достоверное указание на целую тетрадку стихотворений, между которыми были и
русские. Раннее развитие, по-видимому, не сблизило П. с родителями; его характер
продолжали исправлять, ломая его волю, а он оказывал энергическое сопротивление.
В результате отношения обострились настолько, что 12-летний мальчик изо всех
домашних чувствовал привязанность только к сестре и с удовольствием покинул
родительский дом. П. думали отдать в Иезуитскую коллегию в Петербурге, где тогда
воспитывались дети лучших фамилий, но 11 января 1811 г. было обнародовано о
предстоящем открытии царско-сельского лицея и, благодаря настояниям и хлопотам
А. И. Тургенева, а также дружеским связям Сергея Львовича П. с директором нового
учебного заведения, В. Ф. Малиновским, П. решено было туда поместить. Готовясь к
поступлению, П. жил, у дяди Василия Львовича и у него впервые встретился с
представителями петербургского света и литературы. 12 авг. П., вместе с
Дельвигом выдержал вступительный экзамен и 19 октября присутствовал на торжестве
открытия лицея. Преподавателями лицея были люди прекрасно подготовленные и
большею частью способные. Программа была строго обдуманная и широкая; кроме
общеобразовательных предметов, в нее входили и философские и
общественно-юридические науки. Число воспитанников было ограничено, и они были
обставлены наилучшим образом: никаких унизительных наказаний не было; каждый
имел свою особую комнатку, где он пользовался полной свободой. В отчете о первом
годе конференция лицея говорит, что ученикам "каждая истина предлагалась так,
чтобы возбудить самодеятельность ума и жажду познания... а все пышное,
высокопарное, школьное совершенно удаляемо было от их понятия и слуха"; но
отчет, как говорит Анненков, больше выражает идеал, нежели действительность.
Прекрасные преподаватели, отчасти вследствие плохой подготовки слушателей,
отчасти по другим общественным и личным причинам, оказались ниже своей задачи --
давали зубрить свои тетрадки (не исключая и Куницына); иные, как например
любимец лицеистов А. И. Галич, участвовали в пирушках своих аристократических
учеников и мирволили им в классах и на экзаменах. Даже самая свобода или,
точные, безнадзорность приносила некоторый вред слишком юным "студентам",
знакомя их с такими сторонами жизни, которые выгоднее узнавать позднее. К тому
же, на третий год существования лицея скончался его первый директор, и почти два
года (до назначения Е. А. Энгельгарта, в 1816 г.) настоящего главы в заведении
не было; преподавание и особенно воспитательная часть пострадали от того весьма
существенно. Но с другой стороны, та же свобода, в связи с хорошей
педагогической обстановкой, развивала в лицеистах чувство человеческого
достоинства и стремление к самообразованию. Если солидные знания и приходилось
окончившим курс приобретать своим трудом впоследствии, то лицею они были обязаны
охотой к этому труду, общим развитием и многими гуманными, светлыми идеями. Вот
почему они и относились с таким теплым чувством к своему учебному заведению и
так долго и единодушно поминали 19-е октября. Чтение римских прозаиков и поэтов
было поставлено в лицее довольно серьезно: классическую мифологию, древности и
литературу лицеисты, в том числе П., знали не хуже нынешних студентов.
Способности П. быстро развернулись в лицее: он читал чрезвычайно много и все
прочитанное прекрасно помнил; больше всего интересовался он франц. и русской
словесностью и историей; он был одним из самых усердных сотрудников в рукописных
лицейских журналах и одним из деятельных членов кружка лицейских новеллистов и
поэтов (Илличевский, Дельвиг, Кюхельбекер и др.), которые, собираясь по вечерам,
экспромтом сочиняли повести и стихи. Учился П. далеко не усердно. Кайданов,
преподававший географию и историю, аттестует его так: "при малом прилежании
оказывает очень хорошие успехи, и сие должно приписать одним только прекрасным
его дарованиям. В поведении резв, но менее противу прежнего". Куницын, профессор
логики и нравственных наук, пишет о нем: "весьма понятен, замысловат и
остроумен, но крайне не прилежен. Он способен только к таким предметам, которые
требуют малого напряжения, а потому успехи его очень не велики, особенно по
части логики". Из товарищей знавшие его впечатлительную натуру и отзывчивое,
мягкое сердце, искренно любили его; большинство, замечавшее только его
неумеренную живость, самолюбие, вспыльчивость и наклонность к злой насмешке,
считало его себялюбивым и тщеславным; его прозвали (французом, преимущественно
за прекрасное знание французского языка -- но в 1811 и след. годах это был во
всяком случае эпитет не похвальный. Раздражительность, принесенная П. еще из
дому, получила здесь новую пищу вследствие такого отношения большинства
товарищей; будущий поэт сам наталкивался на ссоры, а так как он, несмотря на
огромные способности и остроумие, не отличался быстрой находчивостью, то далеко
не всегда мог оставаться победителем, вследствие чего раздражался еще более.
Предаваясь неумеренной веселости днем, П. часто проводил бессонные ночи в своем
No 14 (здесь прожил он целые 6 лет), то обливаясь слезами и обвиняя себя и
других, то обдумывая способы, как бы изменить к лучшему свое положение среди
товарищей. В 1814 г. Сергей Львович П. вновь поступил на службу в Варшаве по
комиссариату (чиновником он оказался, конечно, крайне небрежным), а его
15-летний сын впервые выступил в печати с стихотворением: "Другу-стихотворцу" (4
июля, в 13 No "Вестника Европы"), за подписью: Александр Н. К. ш. п. Несмотря на
подъем патриотического чувства, которое было естественным следствием событий
1812--1814 гг., первые поэтические опыты П. направлялись не в эту сторону, а
являлись подражанием любовной и вакхической лирике и отчасти сатире французских
и русских учеников и продолжателей Горация. Из французских поэтов П. больше
всего подражал Парни, из русских -- Батюшкову, Жуковскому, Василию П. Но и в
этих "полудетских песнях на чужой голос" местами слышится будущий П., то в
искренности чувства, то в оригинальности мыслей и ощущений, то в силе и смелости
от дельных картин и стихов. В этих пробах пера нельзя не заметить и уменья
усваивать от каждого образца лучшее и быстро отделываться от его недостатков:
так, псевдоклассический арсенал собственных имен, очень богатый в наиболее
ранних стихотворениях Пушкина, скоро уступает место умеренному употреблению
утвердившихся формул; славянские выражения, в роде: пренесенный, взмущенны
волны, расточил врагов, черный вран стрежет, быстро редеют и употребляются
только в наименее задушевных его пьесах. В высшей степени поразителен факт, что
одно из произведений 15-летнего лицеиста; который три года назад думал
по-французски, сделалось почти народною песнью и начиная с 20-х годов
перепечатывалось на лубочных листах; это так наз. "Романс" ("Под вечер осенью
ненастной"), от которого потом, по забывчивости, отказывался сам автор. В первых
(1814 г.) стихотворениях поражает также раннее развитие чувственности ("К
Наталье", "К молодой актрисе", "Красавице, которая нюхала табак"). То
обстоятельство, что стихи 15-летнего П. попали в печать, не могло очень сильно
выдвинуть его между товарищами: редакторы того времени очень любили поощрять
юные таланты, особенно из хороших фамилий, и первое стихотворение Дельвига
напечатано было еще раньше. Но вот наступил день публичного экзамена 8 января
1815 года (переходного в старший класс), на который приехал Державин. Пушкину
велели прочесть собственное стихотворение: "Воспоминания в Царском Селе",
написанное (по совету Галича) в державинском и даже отчасти ломоносовском стиле
(но местами с истинным чувством, сильно и красиво выраженным), во славу
Екатерины, ее певца и ее победоносного внука. Державин был растроган, хотел
обнять поэта (который убежал, вследствие юношеской конфузливости) и, говорят,
признал в П. достойного себе наследника. Это стихотворение, за полной подписью
автора, было напечатано в "Российсском Музеуме", который в том же году поместил
и еще несколько произведений П. С этого времени П. приобретает известность и за
стенами лицея, что заставило смотреть на него иными глазами и его самолюбивых
родителей, только что переселившихся в Петербург на постоянное жительство.
16-ти-летний лицеист отдался поэзии, как призванию, тем более, что через отца и
дядю он имел возможность познакомиться лично с ее наиболее уважаемыми им
представителями: к нему в лицей заезжали Жуковский и Батюшков, ободряли его и
давали ему советы (особенно сильно и благотворно было влияние Жуковского, с
которым он быстро и близко сошелся летом 1815 г.; см. стих. "К Жуковскому").
Профессора начинают смотреть на него как на будущую известность; товарищи
распевают хором некоторые его пьесы в лицее же положенные на музыку. В своих
довольно многочисленных стихотворениях 1815 г. П. уже сознает силу своего
таланта, высказывает глубокую благодарность музе, которая скрасила ему жизнь
божественным даром, мечтает о тихой жизни в деревне, при условии наслаждения
творчеством, но чаще представляет себя эпикурейцем учеником Анакреона, питомцем
нег и лени, поэтом сладострастия, и воспевает пирушки, которые, по-видимому,
были гораздо роскошнее и многочисленнее в его воображении, чем в
действительности. В это время в П. начинает вырабатываться способность истинного
художника переселяться всецело в чуждое ему миросозерцание, и он переходит от
субъективной лирики к объективной (см. стихотв. "Лицинию") и даже к эпосу
("Бова", "Казак"). Судя по отрывку его лицейских записок (изд. фонда, V, 2),
написанное им в этом году представляет собою только малую часть задуманного или
начатого: он обдумывает героическую поэму ("Игорь и Ольга"), начинает комедию и
пишет повесть в роде фантастико-тенденциозных повестей Вольтера, которого
изучает весьма серьезно. Стих П. становится еще более изящным и легким; местами
образность выражений доходит до небывалой в нашей новой словесности степени
("Мечтатель"); зато местами (особенно в похвальных, псевдоклассических
стихотворениях, напр. "На возвращение государя из Парижа") даже свежая,
оригинальная мысль поэта еще не умеет найти себе ясного выражения. В 1816 г.
известность П. уже на столько велика, что стареющийся лирик
Нелединский-Мелецкий, которому императрица Марья Федоровна поручила написать
стихи на обручение великой княжны Анны Павловны с принцем Оранским, прямо
отправляется в лицей и заказывает пьесу П., который в час или два исполняет
заказ вполне удовлетворительно. Известные светские поэты (кн. П. А. Вяземский,
А. А. Шишков) шлют ему свои стихи и комплименты, и он отвечает им, как равный.
Дмитриев и Карамзин выражают очень высокое мнение об его даровании (последний
летом этого года жил в Царском, и П. был у него в доме своим человеком); с
Жуковским, которого после смерти Державина считали первым поэтом, Пушкин уже
сотрудничает ("Боже царя храни!"). Круг литературного образования П. значительно
расширяется: он перечитывает старых поэтов, начиная с Тредьяковского, и
составляет о них самостоятельное суждение; он знакомится с немецкой литературой
(хотя и во французских переводах). Анакреонтические мотивы Батюшкова начинают, в
произведениях П., уступать место романтизму Жуковского. В наиболее задушевных
стихотворениях П., господствует элегическое настроение, которое в самом конце
пьесы своеобразно заканчивается примиряющим аккордом (например "Послание к
Горчакову"). Вообще последние строчки стихотворений П. уже теперь приобретают
особую полноту мысли; рельефность и звучность. Крупный факт внутренней жизни
поэта за это время -- юношеская, поэтическая любовь к сестре товарища, К. П.
Бакуниной, которая жила в Царском Селе летом и иногда посещала лицей зимою;
самые тонкие оттенки этого идеального чувства, то пережитые, то вычитанные у
других лириков (Парни и Вольтер по-прежнему остаются его любимцами). П. в
состоянии выразить своим мягким и нежным стихом, которым он иногда позволяет
себе играть, подобно трубадурам или мейстерзингерам (см. стихотворение "Певец").
Идеальная любовь П.; по-видимому, не мешала увлечениям иного рода; но и для них
он умел находить изящное выражение, то в полународной форме романса -- песенки в
тоне Дмитриева и Нелединского ("К Наташе", горничной княжны Волконской), то с
привнесением оригинальной идеи (напр, "К молодой вдове"). Умные мысли, искреннее
чувство и изящные пластичные образы находим мы у П. даже в именинных
поздравлениях товарищам и в альбомных стихотворениях, которые он писал им перед
выпуском и копии с которых сохранял: видно, что и тогда уже он дорожил каждым
стихотворным словом своим и никогда не брался за перо только для того, чтобы
наполнить пустую страницу. В языке его теперь чаще прежнего встречаются смелые
для того времени, чисто народные выражения (в роде: частехонько, не взвидел и
пр.), до тех пор освященные примером одного Крылова (его П. изучал уже с
15-летнего возраста; см. "Городок"). Благодаря лицейской свободе, П. и его
товарищи близко сошлись с офицерами лейб-гусарского полка, стоявшего в Царском
Селе. Это было не совсем подходящее общество для 17-ти-летних "студентов", и
вакхическая поэзия П. именно здесь могла перейти из области мечтаний в
действительность; но не следует забывать, что среди лейб-гусар П. встретил
одного из самых просвещенных людей эпохи (притом убежденного врага всяких
излишеств), П. Я. Чаадаева, который имел на него сильное и благотворное влияние
в смысле выработки убеждений и характера; да и прославившийся своими проказами и
"скифскою жаждою". П. Н. Каверин учился в геттингенском университете, и не даром
же П. видел в нем живое доказательство того,
Что резвых шалостей под
легким покрывалом
И ум возвышенный и сердце можно скрыть
(см.
"Послание к Каверину", в первонач. виде).
|
| Статистика | 
Онлайн всего: 4 Гостей: 4 Пользователей: 0 |
| Terra Elegance |  |
|
