РОЗАНОВ, ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ (1856–1919), русский мыслитель, прозаик, публицист,
литературный критик. Родился 20 апреля (2 мая) 1856 в Ветлуге Костромской губ. в
семье лесничего. Рано осиротел, детство прошло в нищете. Иждивением старшего
брата окончил гимназию в Нижнем Новгороде и поступил на филологический факультет
Московского университета, который окончил в 1880. До 1893 был учителем истории и
географии в гимназиях Брянска, Ельца и г.Белого (Смоленской губ.). Учительская
среда оказалась совершенно чуждой и даже враждебной Розанову, преподавание
тяготило его, мешало писательству – естественному следствию его умственного
развития еще в университетские годы. Согласно Автобиографии (1890), важнейшим
импульсом этого развития послужили сочинения Д.С.Милля, Д.И.Писарева,
Н.А.Добролюбова и западноевропейских вульгарных материалистов. Целиком в этом
русле написана первая статья Розанова Исследование идеи счастья как идеи
верховного начала человеческой жизни, в 1881 отвергнутая журналом «Русская
мысль» «по причине тяжелого слога». Зато другое его «небольшое исследование» Об
основаниях теории поведения удостоилось университетской академической премии и
явилось зародышем «сплошного рассуждения на 40 печатных листов» О понимании.
Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного
знания. Оно вышло в Москве в 1886 и не имело ни малейшего резонанса в
научно-философских кругах – по-видимому, было сочтено дилетантским умствованием,
поскольку в нем предлагался полный пересмотр познавательной деятельности в
качестве комплексного интеллектуального переживания.
Философические
устремления Розанова постепенно сменялись религиозными, о чем свидетельствуют
его насыщенные полемикой статьи Органический процесс и механическая причинность
(1889); Отречение дарвиниста (1889) – против проф. К.А.Тимирязева; Место
христианства в истории (1890), Цель человеческой жизни (1892), Красота в природе
и ее смысл (1894). Репутации философа они Розанову не создали, но помогли свести
знакомство с Н.Н.Страховым и К.Н.Леонтьевым, а те открыли ему дорогу в
консервативную журналистику – он стал одним из ведущих авторов новообразованного
в 1890 журнала «Русское обозрение», издававшегося на личные средства Александра
III при кураторстве К.П.Победоносцева. Свое публицистическое творчество 1890-х
годов Розанов именовал «Катковско-Леонтьевским периодом». Он регулярно
публиковался в «Русском вестнике», «Вопросах философии и психологии», «Биржевых
ведомостях», «Московских ведомостях» и особенно в газете А.С.Суворина «Новое
время» – штатным сотрудником этого издания Розанов стал в 1898. До этого он,
оставив гимназическое преподавание и переехав в Санкт-Петербург, несколько лет
служил чиновником Центрального управления государственного контроля («Служба
была так же отвратительна для меня, как и гимназия»).
К началу 1900-х
годов Розанов создал себе прочную репутацию плодовитого и яркого консервативного
журналиста. Большая часть его многочисленных статей этого периода собрана в
книгах Сумерки просвещения (1899), где на базе собственного опыта Розанов
обличает российскую систему школьного образования; Природа и история (1899),
Религия и культура (1899), Литературные очерки (1899). Однако главным и наиболее
известным его сочинением стала опубликованная в 1891 в «Русском вестнике» и
вышедшая несколькими отдельными изданиями (с приложением двух этюдов о
Н.В.Гоголе) Легенда о Великом Инквизиторе Ф.М.Достоевского. Опыт критического
комментария. Творчество и личность Достоевского изначально привлекали Розанова,
и это предопределило не только его критическую репутацию, но и личную судьбу:
чтобы лучше понять любимого писателя, Розанов женился на его бывшей любовнице,
А.П.Сусловой (1839–1918), которая, изуродовав жизнь супругу и бросив его, не
пожелала дать ему развода, и второй – счастливый – брак Розанова оставался в
глазах церкви и государства незаконным со всеми вытекающими отсюда прискорбными
последствиями. Легенда же положила начало изучению религиозных аспектов
творчества Достоевского, хотя в ней речь идет не о самих произведениях, а о
восприятии их содержания (о «понимании» литературы, формирующем мировоззрение),
как и в других литературно-критических статьях Розанова, начиная с нашумевшего
программного цикла Старое и новое (1892), где полемически мотивируется отказ от
«наследства 60–70 годов».
К началу 1900-х годов мировоззрение Розанова
вполне сформировалось: «понимание» в целом было предрешено и постоянно
расширялось тематически, в принципе не имея пределов. Однако «пониманию» этому,
на его собственный взгляд, недоставало органичности, которая требовала слияния
мышления с бытом: именно он признавался «сферой целостного существования
личности» (Н.Розин). Быт одушевляла стихия пола и скрепляли семейные узы.
Соответствующие размышления и соображения Розанова, нередко спонтанные,
вдохновили его статьи, собранные в двухтомнике Семейный вопрос в России (1905),
а также, по собственным его словам, «главную идейную книгу» В мире неясного и
нерешенного, вышедшую к 1904 двумя изданиями. Его собственная мучительная
семейная ситуация (брачное сожительство, по церковным понятиям считавшееся
блудом) спровоцировала напряженные размышления о значении и роли российской
церковности (двухтомник Около церковных стен, 1907). Попытку решающего обобщения
религиозной проблематики представляют книги Розанова Темный Лик (1911) и Люди
лунного света (1912), где в сексуальном ключе выявляется и оценивается
«метафизика христианства» и доказывается несостоятельность христианской религии
с точки зрения обустройства обыденной жизни. Однако, по-видимому, неправомерно
объявлять Розанова, как это делал Д.С.Мережковский, подобным Фр.Ницше
«антихристианином». Следует учитывать и его нарочитое тяготение к крайностям, и
характерную амбивалентность его мышления. Так, ему удалось прослыть одновременно
юдофилом и юдофобом; революционные события 1905–1907 он считал не только
возможным, но и необходимым освещать с различных позиций – выступая в «Новом
времени» под своей фамилией как монархист и черносотенец, он под псевдонимом
В.Варварин выражал в других изданиях леволиберальную, народническую, а порой и
социал-демократическую точку зрения. Закономерной кульминацией творчества
Розанова явились его сочинения необычного жанра, ускользающего от строгого
определения, однако укорененного в его журналистской деятельности,
предполагавшей постоянную, как можно более непосредственную и вместе с тем
выразительную реакцию на злобу дня, и сориентированного на настольную книгу
Розанова Дневник писателя Достоевского. В опубликованных сочинениях Уединенное
(1912), Смертное (1913), Опавшие листья (короб 1 – 1913; короб 2 – 1915) и
предполагавшихся сборниках В Сахарне, После Сахарны, Мимолетное и Последние
листья автор пытается воспроизвести процесс «понимания» во всей его интригующей
и многосложной мелочности и живой мимике устной речи – процесс, слитый с
обыденной жизнью и способствующий мыслительному самоопределению. Этот жанр
оказался наиболее адекватным мысли Розанова, всегда стремившейся стать
переживанием; и последнее его произведение, попытка осмыслить и тем самым как-то
очеловечить революционное крушение истории России и его вселенский резонанс,
обрела испытанную жанровую форму. Его Апокалипсис нашего времени публиковался
невероятным по тому времени двухтысячным тиражом в большевистской России с
ноября 1917 по октябрь 1918 (десять выпусков). Характерно, что этот реквием по
российскому государству и русской культуре первоначально мыслился как
периодическое издание статей на темы политические, религиозные и общекультурные
под общим заглавием Троицкие березки: «так, какую-нибудь ерунду, и вдруг – раз,
мысль, два – мысль. Разрослось чудище...» (Розанов – Ткаченко, 1918, 31 марта).
Жанр оправдал себя: Апокалипсис оказался редкостным и бесценным
художественно-историческим свидетельством очевидца и мыслителя, погребенного под
обломками рухнувшей империи. Центральной философской темой в творчестве зрелого
Розанова стала его метафизика пола. В 1898 в одном из писем он формулирует свое
понимание пола: «Пол в человеке – не орган и не функция, не мясо и не физиология
– но зиждительное лицо... Для разума он не определим и не постижим: но он Есть и
все сущее – из Него и от Него». Непостижимость пола никоим образом не означает
его ирреальности. Напротив, пол, по Розанову, есть самое реальное в этом мире и
остается неразрешимой загадкой в той же мере, в какой недоступен для разума
смысл самого бытия. «Все инстинктивно чувствуют, что загадка бытия есть
собственно загадка рождающегося бытия, т.е. что это загадка рождающегося пола».
В розановской метафизике человек, единый в своей душевной и телесной жизни,
связан с Логосом, но связь эта имеет место не в свете универсального разума, а в
самой интимной, «ночной» сфере человеческого бытия: в сфере половой любви.
Розанову было чуждо то метафизическое пренебрежение родовой жизнью, которое в
истории европейской и русской мысли представлено многими яркими именами.
Философ-платоник, певец Вечной Женственности Вл.С.Соловьев сравнивал процесс
продолжения рода человеческого с бесконечной вереницей смертей. Розанов же
каждое рождение считал чудом – раскрытием связи земного мира с миром
трансцендентным: «узел пола – в младенце», который «с того света приходит», «от
Бога его душа ниспадает». Любовь, семья, рождение – это для Розанова и есть само
бытие, и он готов был говорить об «онтологии» половой любви. Розановская
апология телесности, его отказ видеть в теле, и прежде всего в половой любви,
нечто низшее и тем более постыдное, в гораздо большей степени спиритуалистичны,
чем натуралистичны. Розанов постоянно подчеркивал духовную направленность своей
философии: «Нет крупинки в нас, ногтя, волоса, капли крови, которые не имели бы
в себе духовного начала», «пол выходит из границ естества, он – вместе
естественен и сверхъестественен» и т.п. Религиозная позиция Розанова с течением
времени претерпела серьезные изменения. В конце 1890-х годов он, сопоставляя
стоицизм и христианство, утверждал: «Стоицизм есть благоухание смерти,
христианство – пот, муки и радость рождающей матери, крик новорожденного
младенца... Христианство – без буйства, без вина и опьянения – есть полная
веселость, удивительная легкость духа, никакого уныния...». Позднее он приходит
к выводу, что «из подражания Христу... в момент Голгофы – образовалось
неутомимое искание страданий». Лично глубоко религиозный и никогда не
отрекавшийся от православия (уже в последние годы жизни, отвечая на упреки в
христоборчестве, заявляет, что «нисколько не против Христа»), Розанов видит суть
религии в мироотрицании: «Из текста Евангелия естественно вытекает только
монастырь... Иночество составляет метафизику христианства». Привязанный сердцем
и умом ко всему земному, верящий в святость плоти, Розанов жаждал от религии
прямого и непосредственного спасения и признания (отсюда тяготение к язычеству и
Ветхому Завету). Путь через Голгофу, через «попрание» смерти Крестом, этот путь
христианства представлялся позднему Розанову едва ли не равносильным отрицанию
бытия вообще. Умер Розанов в Сергиевом Посаде 23 января (5 февраля) 1919, в
беспросветной нищете, изнуренный голодом и болезнями, пытаясь превозмочь
отчаяние и обрести утешение в христианской вере.